Катушка, кажется, дымилась от вращения. Затем последовал мощный рывок, и леска «бородой» слетела с барабана. Но Санька успел подсечь. Рыба сначала подалась, но быстро пришла в себя и упорно стаскивала проигранные метры обратно. Ярость борьбы передавалась и мне, хотя я пока стоял на подхвате, лишь наблюдая, как белеют от напряжения костяшки незащищенных рукавицами пальцев приятеля. Время от времени Санька пытался завезти рыбу в лунку, но та попросту в нее не пролазила. После очередного подвода к лунке рыба встала. Я протиснул в трубу багор и попытался аккуратно ощупать рыбу. Та стояла поперек, и поддевать ее было бессмысленно. Вдруг леска в руках приятеля совсем ослабла. Я вынул багор. Кажется, крючок зацепился за нижний край лунки. Всё?! Санька недоуменно продолжал сжимать леску… Разогнув крюк пошире, я опять завел багор в трубу. И, ощутив мясистое тело, легонько толкнул ко дну. Леска опять заскользила в глубину. Рыба осталась на крючке!
В конце концов, после десяти напряженных минут вываживания при очередном заводе в трубу, мне удалось багром зацепить длинное острое рыло. Когда часть страшной зубастой морды показалась на поверхности, мы облегченно победно выдохнули…
Протиснуть рыбину через ледяную трубу теперь было пустяшным делом. Тройник надежно вцепился в щучью ахиллесову пяту — в кожу щеки между двух челюстей. Всем рыболовам известно это уязвимое место щучьей пасти. Даже с помощью инструмента уже вне воды с трудом удается освободить крючок из кожи. Вот почему она не сошла, когда леска ослабла! И поэтому не заходила в лунку — длинный нос не умещался в диаметр лунки.
В пылу борьбы мы не ощущали холода, а теперь, когда уставшие от напряжения, но счастливые, постарались зафиксировать результат фотографиями, едва серьезно не поморозили руки. Да и фототехнике вряд ли это пошло на пользу.
Рыбалка была сделана. Прошлый опыт, помноженный на нынешнее огромное желание напарника, плюс удача — привели к достойному результату. И хотя под тусклым январским солнцем, которое так и не смогло пробиться сквозь морозную дымку, лица наши вовсе не загорели, они красным пламенем светились в сумраке натопленного автомобильного салона, словно алые тюльпаны флагов сработавших жерлиц в бескрайнем ледяном безмолвии…